Мальчишки могут не подчиниться — на грани оба. Элгэ сама в их возрасте — не подчинилась бы.

— Я возьму ребенка. Уходим!

Октавиан лишь глянул куда-то перед собой. Не на Элгэ — мимо. В пустоту. Заледенелым взглядом — чем-то напомнившим Валериана Мальзери.

Но покорно поднял Эйду и понес к выходу. А вот родной братишка не тронулся с места.

— Мы не можем оставить здесь Тиана!

Ответных слов не произнесут ни Октавиан, ни валяющаяся без сознания Эйда. Значит — скажет Элгэ. И пусть ее за это проклянут. Все, включая ее саму!

— Его некому нести. — Слова — тяжелые, холодные — неотвратимо ложатся на плечи. Придавливают к земле. К залитому кровью каменному полу. Давят. Безвозвратно ломают что-то в душе. — Мы должны спасти живых.

— Я понесу его! — Диего — настоящий сын их отца и брат Элгэ. Но ему — всего тринадцать.

— Ты его не унесешь, — Октавиан уже у выхода, не оборачиваясь, ледяным голосом разделил с Элгэ неподъемный груз. И тот разом придавил вдвое против прежнего. — Мы должны уходить.

— Нужно уйти! — Мирабелла всё это время дрожала на руках Элгэ скорчившимся комочком — не таким уж легким, надо сказать. А теперь испуганно забарахталась. Мертвой хваткой вцепилась илладийке в плечи. И враз сделалась еще тяжелее! — Нужно уйти! Уйдем!

Элгэ краем глаза поймала болотно-зеленый взгляд девочки. И отшатнулась. Что-то потустороннее мерцает в зловещих изумрудных глазах.

Илладийка впервые поняла, почему ведьмам приписывали такие очи. Обманчивая зелень лесной травы… она так густо растет над трясиной!

— Да… — Диего выдержал приказ и сестры, и кузена. А теперь дрогнул под взглядом ребенка. Сколько ей — года четыре? Вряд ли больше. — Да, надо идти…

Последний взгляд назад.

Залитые кровью камни. Мертвые вперемешку с умирающими. Угасают стоны, чадят факелы.

Черный алтарь с белокурым юношей! Мертвым. Они не стали снимать его с алтаря. Так лучше — Юстиниан хоть не среди этих.

— Идем! — Мирабелла торопит — и она права. Идти нужно.

Трясущееся подземелье так или иначе обрушится и похоронит жертву вместе с палачами. У Юстиниана будет огромная могила.

Не разделить бы ее им всем!

3

Серая глыба не нашла другого места. И намертво перегородила дорогу.

Душное облако каменной пыли еще не рассеялось. Змеев булыжник свалился здесь совсем недавно. Не потеряй беглецы столько времени на бой со жрецами-палачами — успели бы. Может — на волю, может — под каменную смерть. Впрочем, она от них теперь не уйдет. Если не отыщут другой выход. Причем — очень быстро!

— Назад! — Элгэ рванулась обратно.

Мирабелла прильнула намертво — ручки только что не душат.

Ни Октавиан, ни Диего не возразили — и хорошо. Хоть это. Хуже — если бы сунулись отодвигать камень весом в полсотни лошадей. Или бешено заколотили кулаками в стену.

Обойти, отыскать иной путь? Шагов на сто назад — точно нет других коридоров. Потерять столько времени — почти смертный приговор, выжить — ничтожные шансы.

Но иначе не будет и этого.

Солнечная Богиня, прародительница Илладэнов, не дай твоим праправнукам и их спутникам сгинуть в обиталище змеиного демона! Позволь вновь увидеть твою утреннюю зарю и лучистый взор. И звездные глаза твоего супруга-Ночи. Если суждено умереть — пусть на воле, под бездонным небом! Смилостивься, Пресветлая! Родная праправнучка просит…

Нет! Элгэ едва успела рвануть за руку Октавиана.

Девочка на плечах замедляет ход. А что еще хуже — может стать жертвой вперед спасительницы. Но бежать с нею на руках по трясущемуся коридору — смерти подобно. Для обеих! Увы, но малышка весит с четверть Элгэ — не меньше.

А Октавиан и вовсе движется втрое хуже против обычного. Хоть Эйда Таррент — наверняка легче Элгэ Илладэн. Хотя бы потому, что ниже…

Они убегают от подземелья, а серые стены не желают отпускать. Чудо уже, что беглецов до сих пор не задело. С грохотом рушатся чудовищные глыбы, с потолка сыплются камни! Малейшего хватит, чтобы убить на месте…

Мирабелла отчаянно раскашлялась — от очередного серого удушливого облака. Где же этот поворот⁈ Не тот, где мчались всего несколько минут… или час назад. Тот перегородило гигантским камнем — фантазией древнего строителя. Зодчий сотни лет как в могиле, а теперь по его милости здесь сдохнут еще пятеро ни в чём перед ним не повинных людей! Нельзя было склеить камни поустойчивее?

Некого винить, Элгэ. Эти катакомбы стояли с незапамятных времен. Пока сюда не вернулись люди. И не раздалось древнее, леденящее живую кровь пение. Не взвились в воздух проклятые кривые ножи со знаком змеи. И не полилась на черный алтарь свежая алая кровь.

Вернулись змеиные жрецы… Или никуда и не уходили? Кто знает, кому поклонялись древние в этом городе? И почему он был брошен?

Вот он — поворот направо! Только бы — спасительный!

Он самый. Именно здесь Элгэ и Октавиан тогда свернули.

Спасибо, богиня! Будем жить…

— Назад! Туда нельзя! — заполошно завопила на всё подземелье так хорошо молчавшая всю дорогу ведьминская девчонка. Захлебываясь сухим, не прекращающимся кашлем.

Назад? Куда — назад⁈ В ловушку — к глыбе, отрезавшей выход? К серой пыли, к верной смерти?

Элгэ даже не замедлила бег. Как и Октавиан.

К счастью, больного голоса Мирабеллы не хватит, чтобы усилить камнепад. Ему достаточно того, кто трясет это змеево (воистину — верное слово!) капище снизу.

Но девчонка не унимается:

— Назад! Там — смерть!!!

А здесь и позади, надо понимать, — жизнь?

— Помолчи, Мирабелла! — прошипела Элгэ. — Даже если там — сотня жрецов, мы прорвемся!

Или ляжем здесь навеки, но отступать — некуда. Разве что стены научиться проламывать.

— Туда НЕЛЬЗЯ!!! — дурным голосом то ли взвыла, то ли взревела девочка.

Десятка полтора — к счастью, не камней, а камушков, — сорвалось с потолка. Один лишь чудом не задел Диего!

Элгэ от души выругалась сквозь зубы — хорошенького понемножку! Но приказать девчонке заткнуться не успела.

Диего замер как вкопанный — перед самым поворотом. И едва не угодил под рухнувший сверху камень с голову величиной!

— Туда действительно — нельзя… — не своим голосом выдавил он. — Там что-то не так…

Что за…

Илладийка вмиг оказалась рядом с братом. Справа тяжело дышит Октавиан — капли пота стекают по бледному от усталости лицу.

А на плечах Элгэ всхлипывает Мирабелла, повторяя:

— Там смерть, смерть, смерть!..

Невыносимо ноют плечи. Девчонка будто тяжелеет — с каждым шагом. Хочется от души выматериться — хлеще любого пьяного матроса. А еще — напиться, рухнуть без сил… или от души дать кому-нибудь в морду! Когда они выберутся — Элгэ второй раз в жизни налакается до бесчувствия. Дня на три…

Смерть — вокруг. Сыплется с потолка, дрожит под ногами, просыпается голодной подземной тварью. А та прямо сейчас разворачивает ледяные кольца…

А сзади — ничего, как ни вглядывайся сквозь серую пыль. Так же, как и впереди. В коридоре, что уводит обратно… вглубь. В черный зал с черным алтарем, телами змеиных жрецов и чадом лунно-багровых факелов.

— Там ничего нет! — не обращая внимания на закладывающие уши вопли, Элгэ первой шагнула за поворот.

И в ее левую руку мертвой хваткой вцепился брат. Яро плеснулась в зеленых глазах тревога:

— Есть! Смотри! Тени колышутся! Да взгляни же!..

Элгэ взглянула. И ничего не увидела. Ни змея. Но внезапно повернула.

Ощутимо вздрогнула при упоминании «теней» Мирабелла. Дико расширились зрачки Диего…

Он видит. Видит девочка. А наследница древней крови, герцогиня Илладийская, праправнучка Солнечной Богини, названная в ее честь, ослепла и оглохла!

— Октавиан?

Юноша мотнул головой:

— Мне не по себе, но там ничего нет. Я не вижу, — поправился он.

Что ж! Элгэ слышала легенды об истинном зрении. Оно есть лишь у детей и животных. Диего и Мирабелла способны различить ужас впереди, Октавиан — ощутить. А Элгэ — взрослая и уже утратила невинность. И потому не видит и не чует ничего.